О петербургской культуре начала XX века

Самый конец XIX века и первые два десятилетия XX представляют собой необыкновенное явление исключительного подъема интеллектуальной деятельности в России, и в Петербурге особенно. И хотя, по существу, это только четверть века, то есть время значительно меньшее, чем может быть отведено для активности одного поколения, все историки культуры называют этот промежуток времени [q]веком[/q] и даже определяют его как [q]серебряный век русской культуры[/q]. Концом этого [q]века[/q] условно можем принять 1922 год, когда два немецких парохода — [q]Бургомистр Хаген[/q] и [q]Пруссак[/q] — вывезли за рубеж цвет русской интеллигенции и началась (или, что более верно, усилилась) примитивная идеологическая деятельность самого государства, тщившегося заменить собой и церковь, и философскую академию, но на деле ставшего погонщиком к [q]светлому будущему[/q]. Пароходы не случайно отошли именно от причалов Петрограда, и не случайно Петербург-Петроград был вскоре переименован в Ленинград. Властям не нравилось наличие в Петербурге многочисленных и многообразных научных, философских, художественных, музыкальных направлений, разобраться в которых вряд ли было под силу людям, не отягощенным знаниями, но взявшим на себя роль судей по всем вопросам культуры. Что может быть отмечено как самое характерное для Петербурга [q]серебряного века[/q]? Прежде всего, удивительное созвездие человеческих личностей, человеческих индивидуальностей

— в науке, живописи, литературе, среди зодчих, деятелей театра, включая драму, эстраду, кабаре. Целый фейерверк экспериментальных инициатив — в театре и изобразительных искусствах, в музыкальном исполнительстве и композиторстве. На небольшой площади тогдашней российской столицы (вчетверо меньшей, чем сейчас) — Петербурга — существовали десятки театров с различными направлениями, устремленных и в будущее, и в старину и имеющих обширнейший репертуар. Впечатление невероятной тесноты. Столько самобытных художников, такое необозримое количество культурных событий, столько переплелось человеческих судеб, такое богатство индивидуальностей. И столько во всем этом маскарадного и серьезного, нарочитого и искреннего, вычурного и непосредственно народного. Из олонецкой глуши приезжает неграмотная сказительница Кривополенова и собирает изысканнейшую публику, рафинированных слушателей. Из Парижа приезжает Анатоль Франс, из Италии — Филиппо Маринетти, из Бельгии — Эмиль Верхарн, из Венгрии — Артур Никиш; все лучшие музыканты — певцы и исполнители — ждут признания требовательных слушателей. [q]Пройти через Петербург[/q] — означает выдержать самый строгий экзамен. Выставки и экспозиции сменяют одна другую и всегда заполнены как восторженной, так и негодующей публикой. Зрители и аудитория, театральные залы ведут себя в высшей степени активно. Бурные овации сменяются оглушительными протестами. Поистине, как мечталось Вячеславу Иванову, представления становились [q]мирскою сходкою[/q]. Откуда все это? Почему Петербург на четверть века стал целым столетием в развитии русской культуры? И в такое значительное время — перед самым ее закатом. XIX век таил в себе множество противостояний. Идеология классовой ненависти, характерная для него, расслоение общества и утрата им культурной стабильности сменились в самом конце XIX столетия всеобщим вниманием к человеческой личности, к индивидуальности в широком понимании этого слова. Одаренные люди появлялись на каждом шагу и в самых разных слоях общества, в самых различных областях культуры. Наука выдвинула первоклассных ученых: в филологии — А. А. Шахматова и А. Н. Веселовского, в востоковедении — целую плеяду ученых, охвативших своими исследованиями арабский мир, Китай, Индию, тюркские народы, иранские, индийские, финно-угорские. Российская Академия наук вырастила кавказоведов, исследователей северных народов, принадлежавших к неизвестным языковым группам. Русские осваивали литовский, латышский, эстонский, татарский языки, постигали жизнь и языки алеутов, полинезийцев, Готовились к [q]открытому выступлению[/q] реформаторы изучения литературы и поэзии. Этот поток творческой энергии захватил всех без исключения. В рабочей среде пользовались огромной популярностью народные университеты. Без конца открывались все новые и новые театры для рабочих, мещан и мелких торговцев. Петербургское городское попечительство о народной трезвости воздвигло театральный дворец — Народный дом императора Николая II. С 1897 года действовал общедоступный театр на Ново-Адмиралтейской улице в петербургском морском порту, а с 1891 года — театры Невского общества устройства народных развлечений. В 1898 году появились летние сцены в Екатерингофском парке и на Петровском острове, Летний театр в Таврическом саду. В Народном доме графини С. В. Паниной в 1903 году был открыт Общедоступный театр. Можно представить, сколь разнообразен был его репертуар, если премьеры игрались еженедельно. Но это не были коммерческие предприятия с репертуаром, рассчитанным на низменные вкусы. Возглавивший Общедоступный театр (или, как его называли в быту, Лиговский) П. П. Гайдебуров усматривал в театре храм, считал, что в театральном действии есть религиозное начало, а современники отмечали [q]проповедничество[/q] его постановок. В театрах для рабочих — а они возникли на всех окраинах города — шли пьесы русских и иностранных авторов, среди последних — Гауптман, Стриндберг, Ибсен, Метерлинк, как это было в Новом театре, функционировавшем с 1901 года. Коллективность, массовость этого вида искусства пришлась как нельзя более ко времени. [q]…В такую эпоху должен воскресать театр[/q], — провозгласил А. А. Блок в 1906 году. Множество театров открывалось для интеллигенции. Дважды организовывала свой театр В. Ф. Комиссаржевская. В. Э. Мейерхольд ставил свои постановки на пышных сценах императорских театров — Мариинского и Александринского, а заодно и в театре дачной местности Териоки (нынешний Зеленогорск). Также тесно соседствовали спектакли для народа и для интеллектуальной элиты. Это было характерно для Народного благотворительного дома В. Н. фон Дервиз: в его зале действовали то элитарный Современный театр, то театр [q]Искусство[/q], то Первый рабочий театр. С 1906 года Комиссаржевская обосновалась на Офицерской улице, пригласив режиссером Мейерхольда. Сезон открылся драмой [q]Гедда Габлер[/q] Г. Ибсена (художник Н. Н. Сапунов), в короткий срок к ней добавились [q]Сестра Беатриса[/q] М. Метерлинка (художник С. Ю. Судейкин), [q]Балаганчик[/q] А. А. Блока, [q]Жизнь человека[/q] Л. Н. Андреева, [q]Вечная сказка[/q] модного тогда С. Пшибышевского. А уже в 1907 году произошел разрыв Комиссаржевской с Мейерхольдом, заставивший о себе много говорить. Из теоретиков театра огромную роль играл недостаточно оцененный и по сию пору Н. Н. Евреинов — непримиримый противник системы Станиславского и ярчайший представитель театральной культуры Петербурга. Его книги и пьесы способствовали театрализации петербургской культурной жизни в самых разных ее сферах. Даже философские кружки в своей деятельности прибегали к театральным формам. На знаменитой [q]Башне[/q], в квартире Вячеслава Иванова, ставились пьесы. А в городе Евреинов организовал несколько небольших театров, в том числе Старинный театр, о котором следует упомянуть особо, так как в его спектаклях модернизм сочетался с реконструкциями старинных и народных постановок; в их оформлении принимали участие художники А. Н. Бенуа, И. Я. Билибин, М. В. Добужинский, Н. К. Рерих. Мейерхольд и Евреинов были, несомненно, ведущими фигурами волны театрализации культурной жизни Петербурга. В декабре 1908 года организуется театр [q]Кривое зеркало[/q], в числе постановок к оторого громкую славу приобрела пародия на заурядные оперные спектакли — [q]Вампука, невеста Африканская[/q] (1909), [q]Торжественное заседание в память Козьмы Пруткова[/q] (1913) и другие. Тот же Евреинов, возглавивший [q]Кривое зеркало[/q] в 1910 году, выпустил на его сцене около ста постановок. Петербург буквально кишел маленькими театрами — небольшими и по зрительным залам и по коротким пьесам, сливавшимися с эстрадой: [q]Театр-буфф[/q], Театр миниатюр, Троицкий театр миниатюр (его [q]Иванов Павел[/q], высмеивающий рутинную среднюю школу, пользовался большим успехом). Театральные пародии заполнили сцены Дома интермедий, [q]Веселого театра для пожилых детей[/q], [q]Троицкого фарса в зале Павловой[/q], наконец, знаменитой [q]Бродячей собаки[/q], [q]Привала комедиантов» и театра-кабаре Би-ба-бо[/q]. Не считалось зазорным разгуливать ночью компаниями в маскарадных костюмах или рядиться в одежду крестьян, рабочих (их тогда называли [q]мастеровыми[/q]) и мелких купцов. Театрализацией своей жизни и облика заняты такие писатели, как Алексей Ремизов, Леонид Андреев, Максим Горький; свои одежды изобретает Блок (в одном из писем 1909 года он писал: [q]Вы думаете, что у меня нет искушения опять поддаться Маскараду?..[/q]). В финской дачной местности Куоккала, под Петербургом, утверждается культ озорства и мальчишества. Организуются веселые благотворительные спектакли, пародийные выставки левых художников. И одним из покровителей всеro этого становится такой серьезный художник-реалист, как И. Е. Репин. Здесь, в Куоккале, процветают авангардистские тенденции в искусстве и создается детская литература, устраиваются детские праздники, в которых принимают участие взрослые, и главный из этих [q]взрослых[/q] — Корней Чуковский, которого Репин особенно опекает. Благодаря идущей снизу творческой инициативе происходило энергичное обогащение и [q]большого[/q] театра — императорской сцены, оперы и балета. Петербургский Мариинский балет и петербургская опера, художники [q]Мира искусства[/q], а вместе с ними серьезное музыкальное и балетмейстерское искусство высокого плана быстро получают признание во всем мире благодаря [q]Дягилевской антрепризе[/q] или, как еще назывались гастроли балета в Европе, [q]Русским сезонам[/q]. Запад взрывается интересом к русскому искусству. Гастроли Федора Шаляпина, Анны Павловой и многих других коренным образом меняют отношение ко всему русскому. Петербург и Москва становятся театральными столицами мира, а вместе с тем цитаделями новой живописи, новых направлений в искусстве. Наряду с театрализацией культурного быта города характерной чертой петербургского искусства была усложненность. Эта усложненность — ответ на стремление вписать искусство в какую-либо идеологическую схему, подчинить творчество политике, причем непременно левой. Сопротивляясь этому, художественная жизнь стала уходить в разнообразные эстетические концепции. От политики нельзя было отказаться, ее можно было только перевести в другой план, заменить различными философскими построениями. Марксизм переставал быть модным. Его последователи, как, например, Н. А. Бердяев или С. Н. Булгаков, быстро удалялись от марксистской доктрины к ее полной противоположности. Многообразие и пестрота рождались в духовном мире одного человека, личность которого становилась интереснее, чем взгляды или даже частично его творчество. Таким, например, был В. В. Розанов. Символисты шли дальше. Так, Андрей Белый в статье [q]Будущее искусства[/q] (1910) предвещал, что со временем человек станет [q]своею собственной художественной формой[/q]. Первые пятнадцать лет ХХ века буквально забиты художественными выставками и экспозициями. Они в конечном счете определялись необычайной творческой активностью художников. Интерес к ним поддерживался разнообразием направлений. Одно требовало другого: обилие требовало разнообразия, разнообразие создавало обилие и усложненность. Символизм и родившийся из него акмеизм, футуризмы разных толков — все это нуждалось в публичности, и с пособы привлечения к себе внимания были весьма изощренными. Трудно сказать, в чем Москва следовала за Петербургом, а Петербург — за Москвой, но ясно одно: Петербург во всех направлениях культурной жизни носил отпечаток [q]столичности[/q], даже в том, что можно было бы определить как [q]озорство[/q] и стремление эпатировать мещанские вкусы. Это стремление захватывало в Петербурге императорскую оперу и балет (Мариинский театр), императорский драматический театр (Александринский), проникало во дворцы аристократии. Эксцентричность становилась стилем жизни. Не потому ли не был опознан во всем своем безобразии распутинский кошмар и не угаданы его катастрофические последствия? Стоит оценить тот факт, что в ночь перед Февральской революцией, 25 февраля 1917 года, в Александринском театре состоялась премьера одного из самых пышных спектаклей, которые видела театральная сцена вообще, — лермонтовского [q]Маскарада[/q] в постановке гениального Мейерхольда, с сильно подчеркнутым роковым и мистическим характером самого маскарада. Великолепный зрительный зал Александринского театра был соединен со сценой переходами и единством архитектурных декораций. [q]Рампа уничтожена[/q] (В. Мейерхольд). Артисты в сцене бала, заканчивая танец, садились спиной к публике, становясь зрителями. А когда опустился занавес, зрители расходились и разъезжались, слыша с разных концов раздававшиеся выстрелы, предвещавшие конец России и, уж само собой разумеется, ее великолепного [q]серебряного века[/q]…

 

Оставьте первый комментарий

Отправить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован.


*